Как-то волшебство все сразу навалилось. Ежегодное декабрьское обострение толкинизма, совпало с выходом Хоббита, на которого я сходила три раза, и, кажется, пойду еще.
Я вернулась - чтобы уехать навсегда - в свой французский лагерь, на зимнюю смену, куда попадают "самые сливки". Как я там оказалась - понятия не имею.
Поражаюсь своему умению не плакать, когда так хочется, и так надо.
Когда понимаешь, что ты второй, второй раз здесь, с этими сумасшедшими ребятами, которые учатся на каникулах, с этой милой Клер, которая так смешно пародирует бельгийцев, с великой и ужасной ТэЭл, которая учит детишек всяким интересным словам, с Александром Первым и Наполеоном... И ведь все. Так страшно осознавать себя очень старой в 17 лет.
Хотя мне кажется, что тем, которые приезжали сюда не раз и не два, неизмеримо хуже сейчас, чем мне.
Почти всю эту зимнюю смену я проболела не только кислородным отравлением, но и приступами толкинизма. Готова была возненавидеть темно-зеленые, тепло-янтарные, снежно-волшебные сосны, хрупко-кружевные ветки, безграничное, синее, белое, скованное и свободное море (и не говорите, что это всего лишь залив, для меня это самое настоящее море, о котором поют Драконь, The Darz и Tri Yann) за их красоту, неземную, нереальную. Для некоторых из нас это была Нарния, некоторые ничего этого не увидели, а для меня это и было Средиземьем. Однако и там я не могла остаться, и вот теперь сижу в городе (кстати, вы заметили, какой он искусственный и ненастоящий, особенно спальные районы?) и строчу все эти несчастные строчки.
До животного страха не хотела возвращаться. И ведь, блин, даже не заплакала.
Этой зимой я видела самое красивое место на земле.